Заседания особого присутствия сената с 9 по 15 февраля 1882 года[I] под председательством сенатора Дрейера, с обвинителями, исполняющим обязанности прокурора при особом присутствии сената Н. Муравьевым и прокурором петербургского окружного суда Островским.
Процесс 20-ти, третий народовольческий процесс, происходил в том же здании окружного суда на Шпалерной улице, как и предшествовавшие процессы — 16-ти[II] и 6-ти[III] (Желябова, Перовской и других). Дело слушалось при закрытых дверях. Присутствовали немногие высокопоставленные чиновники и высшие чины министерства внутренних дел; не были допущены даже лица судебного ведомства (был только Набоков, министр юстиции), а из частных лиц — на хорах, запертых на ключ самим прокурором Муравьевым[IV] и охраняемых городовым, спрятанная за колонною, сидела жена Муравьева; из родственников подсудимых присутствовало на суде три-четыре человека. Сведения о процессе запрещено было печатать в газетах, и не было никаких сообщений, кроме самых кратких правительственных. Обвинительный акт в первый раз был напечатан в «Былом» за 1906 год, № 1, которым и пользуемся в последующем изложении дела, да работой А. П. Прибылёвой-Корбы и В. Н. Фигнер «Народоволец Ал. Дм. Михайлов».
В то время заметки о суде были напечатаны только в приложении к № 8—9 «Народной Воли». Они, в силу конспиративных условий, не могли быть полными. Только в № 6 «Былого» за 1906 год появился более или менее полный отчет о процессе 20-ти, составленный одним из лиц, находившихся все время на суде. Лицо это не могло, конечно, целиком воспроизвести все, что говорилось подсудимыми; оно только передает то, что запечатлелось в eгo уме и памяти, за точность чего ручаться нельзя. Но за неимением другого источника приходится пользоваться этим отчетом[1].
Председатель суда с самого начала держал себя вызывающе грубо и не дал Михайлову сделать заявление от имени всех подсудимых о неподсудности дела суду особого присутствия сената, как стороне заинтересованной; также не дал Михайлову сделать заявление относительно себя лично, прерывая окриками: «После!», «Теперь не время!», «Никаких замечаний относительно суда!» и прочее.
При чтении обвинительного акта, с которым подсудимые были заранее знакомы, они стали тихо разговаривать между собой. Но тут то и дело стали раздаваться грубые окрики Дрейера: «Молчать!», «Не умеете себя держать!», «Вы не дома!» и так далее. Баранникова он грозился даже удалить из залы суда за то, что последний, сидя далеко от защитника, сделал ему знак, чтобы тот передал обвинительный акт. «Подсудимый! — закричал Дрейер, — никаких знаков я делать не позволю! Если это еще раз повторится, то вы будете удалены из залы!» Подсудимым приходилось сдерживать свое негодование, но давать достойные случая реплики, что в конце-концов немного обуздало Дрейера. Раз Терентьева была выведена из терпенья замечанием председателя и ответила: «Я считаю это за дерзость с вашей стороны».
Из показаний Григория Гольденберга[V], привлекавшегося к процессу 16-ти, и из показаний Рысакова[VI], осужденного по делу 1 марта 1881 года и казненного, известно было, что не все участники покушений на царя была разысканы и осуждены по этим двум процессам; потому розыски их продолжались беспрерывно всё время.
Первым, привлеченным к настоящему процессу, был арестован 28 ноября 1880 года Александр Дмитриевич Михайлов — при выходе из фотографии Александровского, на Невском проспекте, где он заказывал карточки некоторых осужденных по процессу 16-ти и был выдан фотографом.
При обыске у него на квартире, где он именовался Поливановым, взято было в двух жестяных сосудах около пуда динамита и разные издания партии «Народная воля».
Полицейские розыски в конце января 1881 года по указанию предателя Ивана Окладского[VII] обнаружили две конспиративные квартиры. В одной из них, на Большой Подьяческой улице, дом № 37, кв. 27, была в начале 1880 года динамитная мастерская; в другой, на Подольской улице, дом № 11, кв. 21, помещалась типография партии «Народная воля». При обнаружении этих квартир они оказались оставленными уже своими жильцами.
По наведенным в адресном столе справкам оказалось, что под фамилией Агаческулова, под которою был прописан жилец д. № 11, кв. 21, по Подольской улице, живет лицо на Казанской улице, д. № 38, кв. 18, у которого 24 января был произведен обыск, при чем найдены разные противоправительственные издания. Он был арестован и оказался Григорием Михайловичем Фриденсоном.
В его квартире была оставлена засада, в которую 25 января попал разыскивающийся по делу убийства 4 августа 1878 года шефа жандармов Мезенцева Александр Иванович Баранников, проживавший под фамилией Алафузова. За квартирой Баранникова тоже установлена была слежка, благодаря которой и был арестован 26 января Николай Николаевич Колодкевич, а в его квартире арестованы 28 января Николай Васильевич Клеточников и 29 января Лев Соломонович Златопольский.
При дальнейших розысках из тех же источников (от Окладского) получено сведение, что давно уже разыскиваемый, как участник Липецкого съезда и организатор покушения на Александра II под Александровском, Андрей Иванович Желябов находится «в постоянных и близких сношениях» с лицом, которое в революционной среде носит прозвище «Милорда» и «Наместника» и живет легально, то есть под своей настоящей фамилией.
Розыски «Милорда» и Желябова первоначальным результатом имели арест 28 января легкового извозчика Веселовского, под фамилией которого проживал Макар Васильевич Тетёрка. Он по постановлению организации исполнял роль извозчика и «должен был в качестве легкового извозчика содействовать исполнению их преступного замысла», как сказано в обвинительном акте.
27 февраля розыски «Милорда» и Желябова увенчались успехом. «Милорд» оказался Михаилом Николаевичем Тригони, который и был арестован на своей квартире на Невском проспекте, дом № 66, кв. 12, у него — А. И. Желябов[2].
В тот же день, 27 февраля, в квартире Веселовского (Тетёрки) арестован Василий Меркулов, проживавший под фамилией Яковенко.
Остальные обвиняемые, кроме Н. А. Морозова, арестованного в Сувалкской губернии при переходе границы в январе 1881 года, под фамилией Лакиер, были арестованы уже после 1 марта 1881 года. Аресты некоторых произведены по показаниям Рысакова, назвавшего лиц, входящих в кружок, следивший за выездами царя из Зимнего дворца; это были студенты Петр Васильевич Тычинин[VIII], Аркадий Владимирович Тырков[IX] и Елизавета Николаевна Оловенникова[X].
17 марта арестован назвавшийся Капустиным Михаил Фёдорович Фроленко в квартире Кибальчича, арестованного лишь за несколько часов перед тем. Квартира Фроленко обнаружена не была.
|
18 марта арестован Айзик Борисович Арончик, под фамилией Золотницкого.
По показаниям Рысакова упоминался «Григорий», в котором он предполагал техника и «помощника» Кибальчича. По поручению этого «Григория» в декабре 1880 года он, Рысаков, перевозил типографский станок с Николаевского вокзала на Большую Садовую улицу, дом № 69. Здесь был арестован Фердинанд Осипович Люстиг.
1 апреля на улице арестован Григорий Прокофьевич Исаев, который свою квартиру назвать отказался. Она не была открыта в течение двух суток, пока дворники дома не признали его за Кохановского, жившего по Вознесенскому проспекту, в доме 25/76, с В. Н. Фигнер, скрывшеюся часа за два до обнаружения квартиры (3 апреля).
Потом были арестованы Иван Пантелеевич Емельянов, Николай Евгеньевич Суханов, 28 апреля, и Людмила Дементьевна Терентьева 2 мая на улице в Петербурге, под именем Марии Костецкой, которая была признана дворниками за проживавшую на углу Подольской улицы и Малого Царскосельского проспекта, д. 14/42, в кв. Пришибиных, под именем Авдотьи Трифоновой.
В Киеве 21 апреля арестованы Мартын Рудольфович Ланганс, под фамилией Гужо, и Анна Васильевна Якимова, под именем Ольги Владимировны Емельяновой, и, наконец в Петербурге, на Николаевском вокзале, 3 сентября арестована Татьяна Ивановна Лебедева.
Подсудимым по настоящему процессу были предъявлены обвинения по следующим делам:
Убийство Мезенцева произошло до организации партии «Народная воля», по приговору «Земли и воли». Вызван был этот приговор теми суровыми мерами по отношению к осужденным по процессу 193-х, на которых настоял Мезенцев. 1) Особое присутствие сената постановило ходатайствовать перед царем о замене 12 подсудимым каторги ссылкой на поселение; 2) особое же присутствие постановило некоторым подсудимым засчитать в наказание предварительное заключение в тюрьме и крепости. Мезенцев настоял на отмене того и другого: первые были посланы на каторгу, а вторые в ссылку. Кроме того, по его настоянию 80 из 90 оправданных судом были частью высланы административно[XI], частью прикреплены к месту жительства и отданы под надзор полиции.
4 августа 1878 года, в 9 часов утра, Мезенцев возвращался с прогулки в сопровождении подполковника Макарова. На Михайловской площади Сергеем Кравчинским[XII] он был ранен кинжалом и в тот же день умер. Макаров пытался задержать Кравчинского, но в это время находившийся тут же Баранников выстрелил в него и хотя промахнулся, но в суматохе после выстрела оба — Кравчинский и Баранников — скрылись на поджидавшей их вороной лошади («Варвар»).
Кравчинский эмигрировал за границу и разыскан не был. В октябре 1878 года в Новом переулке, в русском таттерсале[XIII], была разыскана вороная лошадь «Варвар», дрожки на лежачих рессорах и кучерское платье, а в арестованном Адриане Федоровиче Михайлове[XIV] свидетели убийства Мезенцева и служащие таттерсаля признали кучера, увезшего «злоумышленников с места преступления» (А. Ф. Михайлов был осужден военно-окружным судом 6—14 мая 1880 года).
По показанию служащего таттерсаля, «Варвар» был помещен к ним 29 января 1878 года Тюриковым (оказавшимся потом Баранниковым) и кучером (Михайловым) и оставался там до 7 мая, а затем был взят Тюриковым и вновь приведен кучером 14 июля с дрожками.
Баранников признал свое участие в убийстве Мезенцева: он наезжал «Варвара» и вместе со своими двумя товарищами приехал на Михайловскую площадь, был там в момент нанесения раны Мезенцеву и, когда Макаров хотел задержать товарища, выстрелил в Макарова и тем дал им всем возможность скрыться от преследования.
Из процесса 16-ти уже известно о совещаниях, происходивших в Петербурге перед покушением Соловьева между шестью лицами — Соловьевым[XV], Гольденбергом, Кобылянским[XVI], Александром Квятковским[XVII], Зунделевичем[XVIII] и Александром Михайловым.
2 апреля А. К. Соловьев на месте действия был арестован, осужден и 28 мая казнен. Гольденберг повесился 15 июля 1880 года в Петропавловской крепости. Квятковский, Зунделевич и Кобылянский осуждены по процессу 16-ти (Квятовский казнен), а А. Д. Михайлов был привлечен по настоящему процессу.
Михайлов признал свое участие в совещаниях. В показании во время предварительного дознания 8 января он пишет: «В это время идея борьбы с монархией слагалась в моей голове, но выступить с нею я еще не мог». В показании 9 января он говорит: «2 апреля, как факт, по месту, времени и исполнению было неожиданно для партии («Земля и воля»), но по настроению это событие принято было ею, как нечто долженствовавшее случиться; все были заинтересованы, возбуждены, опечалены неудачей, но никто не был поражен попыткой. То, что партия вынесла за последнее время, атмосфера, созданная систематическими преследованиями, подсказали ей неизбежность подобной катастрофы, являющейся волной страдания, хлынувшего через край». (Прибылёва-Корба и В. Н. Фигнер. «Народоволец Ал. Дм. Михайлов», стр. 129).
3 июня 1879 года из херсонского губернского казначейства, через взлом запоров у сундуков, было похищено 1 579 688 р. 75 к. денег, принадлежащих государственному банку. При осмотре местности оказалось, что был проведен подкоп из соседнего с казначейством дома Камсина, начинающийся отверстием в одной из комнат и оканчивающийся отверстием, в аршин в диаметре, в полу денежной кладовой. В двух комнатах дома Камсина и на чердаке оказалось около двадцати пяти возов свежей глины, взятой из подземной галереи, имевшей десять сажен длины, в ширину и высоту по одному аршину.
Было установлено, что в мае квартиру наняла жена врача Никитина, оказавшаяся потом Еленой Россиковой[XIX]. У нее поселилась кухарка Марья и 29 мая горничная «Сонька». Настоящая фамилия и имя Марьи — Татьяна Морозова[XX], одесская мещанка. «Сонька», не разысканная ко времени, когда разбиралось дело одесским военно-окружным судом (10 января 1880 года), — Людмила Дементьевна Терентьева. Она признала свое участие в деле: работала в самом подкопе и увезла из взятых в казначействе денег 10 000 рублей, которые и были употреблены «на борьбу за народное освобождение». (Почти вся сумма денег, кроме 10 000 рублей, погибла благодаря разным случайностям).
 |
Известно уже из показаний Гольденберга, что осенью 1879 года производились приготовления к покушению на царя на Юго-Восточной железной дороге, около Одессы, где сторожем был М.Ф. Фроленко и вместе с ним жила Т.И. Лебедева. Показаниями свидетелей выяснилось, что с 18 октября до 8 декабря Фроленко под именем курского мещанина Семена Александрова служил сторожем на 14 версте Одесской железной дороги, а проживал в сторожевой будке на 12 версте вместе с Лебедевой, которую выдавал за свою жену. В начале ноября выяснилось, что царь не поедет через Одессу; потому решено было динамит, предназначавшийся для этой цели, перевезти в Москву. За ним был послан Гольденберг, арестованный на обратном пути с динамитом 14 ноября на станции «Елисаветград». На основании его показаний, привлекавшиеся по настоящему процессу Н. Колодкевич, М. Фроленко, Т. Лебедева и В. Меркулов обвинялись в приготовлении этого покушения.
Все обвиняемые признали свое участие в этом деле. Предполагалось произвести взрыв царского поезда «посредством проведения гальванического тока к динамитному заряду, заложенному под полотно железной дороги». Меркулов показал, что он перевозил мебель из Одессы в будку на 12 версте, где жил Фроленко с Лебедевою.
О приготовлении покушения под Александровском, на 4 версте от станции по Лозово-Севастопольской железной дороге, уже известно из прошлых процессов. Из участников этого дела по настоящему процессу обвиняются А. Якимова, М. Тетёрка и Г. Исаев.
По предъявлении свидетелям Тимофею и Марии — Бовенко — Якимовой и Тетёрки, они признали в Якимовой жену Черемисова, а в Тетёрке человека, который проживал у Черемисова под именем Дмитрия.
Якимова признала свое участие.
Тетёрка показал, что осенью 1879 года он, по приглашению Желябова, с которым познакомился в том же году в Киеве, отправился в г. Александровск, где и прожил у Желябова около месяца, исполняя разные столярные и хозяйственные работы.
Исаев показал, что в октябре и ноябре 1879 года работал в подкопе в Москве, откуда ездил в Александровск на один день с проволокою для мины, где при его участии были положены под полотно железной дороги проволоки и один из цилиндров с динамитом.
Из подсудимых по настоящему процессу в покушении 19 ноября, на основании показаний Гольденберга и свидетелей, обвиняются А. Михайлов, А. Баранников, Г. Исаев, Н. Морозов и А. Арончик.
А. Михайлов и Баранников признали свое участие в подкопе. Михайлов показал, что получил поручение Исполнительного Комитета на Николаевской и Московско-Курской железных дорогах осмотреть и выбрать место, удобное для взрыва царского поезда. Результаты осмотра он сообщил Комитету, который и остановился на том доме, который потом был куплен Сухоруковым.
Особенно интересно неприведенное в обвинительном акте показание А. Михайлова при дознании от 16 января 1881 года (находящееся в книге Прибылёвой-Корбы и В. Фигнер «Народоволец А. Дм. Михайлов», стр. 142). «Наступил критический день 19 ноября. Время прибытия двух царских поездов в Москву было назначено в 10 и 11 часов вечера. Не было тайной для многих москвичей, что царь прибудет в 10 часов. Это подтверждали и другие, более веские данные, заставлявшие обратить взоры на первый поезд. Но царский поезд промчался в начале десятого (подчеркнуто мною. — А. Я.) и был принят за пробный, иногда следующий впереди царского. Второй поезд, шедший в 10 часов с небольшим, совпал со временем, назначенным для царского, и пострадал. Способствовало, как побочное обстоятельство, этой ошибке еще то, что удивительно быстро мчавшийся царский поезд, как говорят очевидцы, наполовину был окутан выпускаемыми локомотивом парами и казался состоящим из двух-трех вагонов».
Исаев показал, что в работах по подкопу он в качестве техника должен был заменить собою, в случае надобности, С. Ширяева[XXI].
Морозов признал себя террористом, но от дачи показаний отказался вообще, по существу всех предъявленных к нему обвинений, «так как его объяснения могли бы повредить его друзьям и знакомым».
Арончик отрицал принадлежность к партии и участие в деле 19 ноября.
 |
По показанию Окладского, на Большой Подьяческой улице, д. № 37, кв. 27, находилась динамитная мастерская, где жили Исаев, Якимова и Лебедева. По записи в домовой книге и показаниям свидетелей, установлено, что Исаев жил под фамилией Еремеева, Якимова — Давыдовой и Лебедева — Поликарповой.
Г. Исаев показал, что зимою 1879-1880 года и весною 1880 года, проживая в этой квартире, занимался приготовлением динамита для разных террористических предприятий партии, в том числе и для взрыва в Зимнем дворце, и он же приготовил запалы, употребленные при взрыве во дворце.
Якимова и Лебедева признали проживание на Большой Подьяческой улице.
 |
Из откровенных показаний Меркулова выяснилось, что весною 1880 года в Одессе подготовлялось покушение на царя при проезде его с вокзала железной дороги на пароходную пристань.
Перовская и Саблин[XXII], под именем уманских мещан Петра и Марии Прохоровских, наняли по Итальянской улице, дом № 47, лавочку, в которой открыли торговлю бакалейным товаром. Из этой лавки должен был вестись подкоп — при содействии Исаева, Златопольского, Меркулова, Якимовой и В. Фигнер — под Итальянскую улицу, по которой предполагался проезд царя. В самом помещении лавки, где производилась торговля, во внеторговое время в левом углу за прилавком, подняв половицы, выкопали яму, из которой с помощью бурава намеревались просверлить канал для закладки мины. Но все работы были вскоре прекращены, так как стало известно, что царь поедет в Крым на днях, а в такой короткий срок не было возможности пробуравить канал до середины улицы. То, что необходимо было сделать для сокрытия следов работы, было сделано, и Прохоровские 24 мая оставили нанятое помещение.
Приготовительные работы по приобретению бурава, удлинению его водопроводными трубами, по показанию Меркулова, были произведены Львом Златопольским. Меркулов же указал дом, в котором находилась конспиративная квартира, где жили Исаев и Якимова под фамилией Потаповых. «Во время производства Исаевым каких-то работ взрывом гремучего вещества оторвало ему три пальца на руке». Меркулов о существовании этой квартиры узнал после взрыва, когда должен был пойти и по внешним признакам удостовериться, не обратил ли взрыв внимание окружающих и не произвел ли волнения в доме.
Исаев показал, что, проживая в Одессе весною 1880 года под именем Потапова с женщиною, именовавшеюся его женой Варварой, он принимал участие в готовящемся покушении в качестве техника по подкопу и предполагавшемуся взрыву, для чего были приготовлены бурав, динамит, цилиндры, батарея и прочие принадлежности взрыва, которые и находились частью в лавке Прохоровских, а частью в его квартире. Подтвердил потерю пальцев и что за медицинской помощью обращался в Одесскую городскую больницу.
При осмотре домовых книг в доме № 47 по Итальянской улице удостоверено, что с 4 апреля по 24 мая 1880 года нанимали торговое помещение Петр и Марья Прохоровские, а в № 3 по Троицкой улице с 23 апреля по 14 июля жили Сергей и Варвара Потаповы (мы выехали раньше, задолго, но, очевидно, не были выписаны. — А. Я.). Хозяин дома № 47 по фотографической карточке признал Н. А. Саблина, а дворник дома № 3 по Троицкой улице по фотографической карточке Анны Якимовой — лицо, похожее на жену Потапова.
Служащие Одесской городской больницы в фотографических карточках, предъявленных им, признали Исаева и Якимову.
Якимова отказалась дать какие-либо объяснения. Лев Златопольский отрицал свое участие в этом деле.
По показанию Меркулова, летом 1880 года под Каменным мостом по Гороховой улице была заложена мина. Он назвал следующих лиц, как участников дела: Желябова, Преснякова[XXIII], Грачевского[XXIV], Баранникова, Александра Михайлова и Тетерку. При исследовании дна Екатерининского канала под Каменным мостом 4 мая и 6 июня 1881 года были найдены четыре гуттаперчевые подушки, наполненные черным динамитом, в количестве около семи пудов. Первые две подушки лежали рядом, в саженях десяти от моста, ниже по течению, не имели при себе ни запальных снарядов, ни проводников, вторые же были спутаны проволоками и содержали в себе запальные стаканы с пропущенными в них проводниками, заряженные крошеным пироксилином, смоченным нитроглицерином.
Эксперты, производившие осмотр и химическое исследование мин, пришли к следующим выводам:
«1) внешний вид гуттаперчевых оболочек указывает на весьма продолжительное пребывание их в воде, при чем по имевшимся на них крестообразным впадинам можно заключить, что подушки были связаны между собой;
2) заключавшийся в подушках черный динамит, частью подмоченный, по химическому составу своему близко подходит к динамиту, вынутому из мины, подведенной под Малую Садовую улицу из лавки Кобозева, и
3) система запалов не представляет ничего нового, укупорка же их настолько удовлетворительна, что весь заряд сохранился сухим».
 |
Тетёрка признал свое участие и сказал, что участвовал в закладке мин. Встретившись в Петровском парке с Желябовым и Пресняковым, они втроем отправились в лодке сначала на взморье, и там обе подушки связали веревками, а затем Фонтанкой и Крюковым каналом проехали в Екатерининский канал, где под Каменным мостом и погрузили подушки в воду, прикрепив конец веревки и проволоки проводников к находившемуся близ моста, выше по течению, плоту, на котором устроена прачечная. Взрыв, должен был произвести Желябов при помощи Тетёрки во время проезда царя через мост. В назначенный день и час Тетёрка с корзиною картофеля должен был сойтись с Желябовым у Чернышёва моста и идти вместе на плот, к которому были прикреплены проводники, где, под видом перемывки картофеля, соединить проводники с батареей, которую должен был принести Желябов. Царь проехал раньше, чем исполнители пришли к месту действия, и в тот же день уехал через Петербург в Крым.
Через несколько дней после этого, ночью, те же лица поехали поднимать подушки с динамитом со дна канала, но не подняли, так как имевшиеся «кошки» не захватывали своими лапками подушек.
Баранников и Исаев признали свое участие, при чем Исаев показал, что заключавшийся в подушках динамит и запальные заряды приготовлены им, причем он принимал и участие в закладке мины под мостом.
Александр Михайлов отрицал свое участие в готовившемся покушении.
В декабре 1880 года в Кишиневе, по Варфоломеевскому переулку, во дворе гостиницы «Швейцария», во флигеле, рядом с губернским казначейством, поселились мужчина и женщина под именем Мироненко, оказавшиеся потом при дознании М. Ф. Фроленко и Т. И. Лебедевой, но в январе 1881 года оставили квартиру и выехали из Кишинева.
Василий Меркулов показал, что в декабре 1880 года, получив от Н. Колодкевича деньги, по поручению А. Желябова, он с Фроленко, Лебедевой и Фриденсоном отправились в Кишинев для совершения кражи из местного казначейства, посредством подкопа из квартиры Фроленко и Лебедевой.
Хозяин гостиницы «Швейцария» в Кишиневе признал Фроленко и Лебедеву за проживавших под фамилией Мироненко. Фроленко и Лебедева подтвердили свое проживание с конца декабря до середины января 1881 года в Кишиневе с целью посредством подкопа извлечь деньги из казначейства, но от подробных показаний отказались.
Фриденсон отрицал свое участие.
По делу 1 марта 1881 года по настоящему процессу обвинялись А. В. Якимова-Кобозева и работавшие в подкопе Исаев, Фроленко, Ланганс, Тригони, Суханов, Колодкевич, Баранников и Меркулов.
Первоначальное обвинение вышепоименованных лиц основывалось на показаниях Меркулова.
Дворниками дома Менгдена Якимова была признана за Кобозеву, и она свое участие подтвердила, но никаких объяснений дать не пожелала. Исаев показал, что после целого ряда неудачных покушений на царя Исполнительный Комитет сорганизовал группу техников с целью выработать наиболее верные средства для достижения цели. В исполнение такой задачи техники предложили несколько способов, из которых Комитет выбрал два: мину на Малой Садовой улице и метательные снаряды. По отношению к метательным снарядам вопрос сводился к тому, чтоб найти такой способ воспламенения, при котором взрыв происходил бы моментально. После нескольких неудачных опытов, он, Исаев, «предложил ту систему трубок, которая и была применена в метательных снарядах, употребленных 1 марта». Эта система была проверена на опытах и одобрена. Также он принимал участие в земляных работах по подкопу и участвовал, в качестве техника, в самой закладке мины.
Суханов признал свое участие и показал, что был знаком с Желябовым, Перовскою, Кибальчичем и Колодкевичем еще с зимы 1879 года, но к активной революционной деятельности приступил лишь в феврале 1881 года, работал в подкопе, на квартире Желябова снарядил мину для подкопа, в другом месте, которое указать не желает, участвовал в теоретической разработке метательных снарядов и, наконец, участвовал в приготовлении этих снарядов в ночь с 28 февраля на 1 марта.
Тригони отрицал свое участие в работах по подкопу, но знал о нем и один раз был в лазе. Колодкевич признал свое участие.
Баранников показал, что до его ареста еще не начат был подкоп, а была проломана только стена, через которую должен был вестись подкоп.
Фроленко не отрицал своего участия, но отказался от всяких показаний по настоящему делу.
 |
Ланганс отрицал свое участие в подкопе. Лебедева показала, что знала о подкопе, но не бывала в лавке, а участвовала в наполнении цилиндра динамитом в квартире Перовской вместе с Сухановым.
За выездами царя из дворца следили студенты Аркадий Тырков, Петр Тычинин и Елизавета Оловенникова. Первый во время следствия заболел психически; следствие о нем было прекращено, и он был отправлен в казанскую психиатрическую больницу, а по излечении сослан в Сибирь навсегда, где и пробыл 20 лет. Петр Тычинин признал свое участие в слежке за царем. Во время следствия он заболел психически и покончил жизнь самоубийством в Доме предварительно заключения, бросившись вниз с лестницы галереи третьего-четвертого этажа. Елизавета Николаевна Оловенникова признала свое участие в слежке, но до суда заболела психически. Была отправлена в психиатрическую больницу в Казань. Спустя несколько лет, как неизлечимо больная, была взята на поруки родными в Орловскую губернию[XXV].
Из показаний Рысакова известно, что в декабре 1880 года он, Рысаков, перевозил с вокзала на Большую Садовую улицу два ящика типографских принадлежностей. Найден был извозчик, который и указал дом и квартиру, куда были доставлены ящики. Хозяином квартиры оказался Фердинанд Люстиг.
Люстиг показал, что его первоначальная деятельность выражалась в тех услугах, которые он оказывал социально-революционной партии, с участниками которой он познакомился в 1879 году. Квартира его служила местом сходок революционных деятелей, которые собирались у него для свидания друг с другом и для переговоров о своих делах. В совещаниях и переговорах сам он, Люстиг, не участвовал. По просьбе Желябова, получал деньги по почте и переводами через Государственный и Международный банки, что в общей сложности составило до 3000 рублей. В декабре 1880 года, также по просьбе Желябова, принял к себе на короткое время типографский станок в двух ящиках, которые потом и были увезены, но ему неизвестно — куда.
28 января 1881 года Николай Васильевич Клеточников был арестован в квартире Колодкевича. Он исполнял обязанности младшего помощника делопроизводителя департамента государственной полиции, а до того служил в III отделении до его упразднения.
 |
Н.В. Клеточников приехал в Петербург в конце 1878 года и довольно скоро встретился с А.Д. Михайловым, по совету которого, как человек, не навлекший на себя никаких подозрений со стороны правительства, поселился в доме Яковлева, на углу Невского и Надеждинской улиц, где жили агенты III Отделения, чтоб «сойтись с ними для целей партии». Клеточников нанял в том же доме комнату у Анны Кутузовой, о которой было известно, что она служила в III Отделении. Постарался сойтись с нею поближе и расположить ее в свою пользу, для чего довольно часто навещал ее, играл в карты, что она любила, щедро проигрывал ей, чем так расположил ее к себе, что она рекомендовала его чиновнику особых поручений III Отделения, потом заведывавшему 3-й экспедицией этого учреждения — Кириллову, который в январе 1879 года принял Клеточникова в секретные агенты (филеры), с жалованьем по 30 рублей в месяц. Эта роль Клеточникову, а стало быть и партии, была мало полезна, и он имел возможность узнать только некоторое количество шпиков. Сам же он не выследил никого, что оправдывалось его сильной близорукостью, и в марте того же года он был переведен Кирилловым для письменных занятий в «агентурное отделение» при 3-й экспедиции III Отделения, где он скоро получил штатную должность помощника делопроизводителя. В этой роли он имел возможность оказывать партии «Народная воля» неоценимые услуги, быть ангелом-хранителем ее, так как «Кириллов вполне доверял ему, ценил его трудоспособность, усердие и прекрасный почерк; потому был открыт Клеточникову доступ к самым сокровенным делам и распоряжениям по отношению к обнаружению и преследованию государственных преступлений и лиц, в них обвиняемых. Так, он составлял или переписывал секретные записки о результатах агентурных наблюдений, шифровал и дешифровал секретные телеграммы, вел переписку о лицах, содержащихся в С.-Петербургской крепости[XXVI] и пр. Поэтому обвиняемый был посвящен во все политические розыски, производившиеся не только в С.-Петербурге, но и вообще во всей империи». (Обвин. акт).
С упразднением III Отделения Клеточников перешел в департамент государственной полиции, но тут его роль охранителя партии потерпела сильный ущерб, так как «розыскная часть по делам о государственных преступлениях в столице» была передана в ведение петербургского градоначальника (чем и объясняются аресты в конце января 1881 года и то, что ему не было известно предательство Окладского).
Из показаний свидетелей, начальников и сослуживцев Клеточникова — Кириллова, Гусева и других — удостоверяется, «что Клеточников в продолжение всей своей службы отличался особенным усердием и пользовался полным доверием начальства».
Независимо от участия в вышеприведенных делах, «принадлежность всех обвиняемых к тайному сообществу, поставившему себе задачею стремиться к ниспровержению в ближайшем будущем, посредством ряда насильственных действий и насильственного переворота, существующего в империи государственного и общественного строя, доказывается еще многочисленными печатными изданиями, найденными при обысках у обвиняемых: «Народная Воля», «Листок “Народной Воли”», прокламации по поводу покушений 19 ноября 1879 года, 5 февраля 1880 года и прочее. В № 3 «Народной Воли» напечатана программа Исполнительного Комитета, которая ставит ближайшей целью отнятие власти у существующего правительства и передачу ее народу для декретирования нового государственного и общественного строя на социалистических началах» и пр.[3]
«В таком же приблизительно смысле составлена «Программа рабочих членов партии «Народная воля», изданная в конце 1880 года». «Те же взгляды в применении к пониманию простолюдинов проводятся и в «Рабочей газете», которую члены партии стали издавать с декабря 1880 года. Наконец, в появившихся листках от имени партии «Народная воля» под заглавием 1) «От Исполнительного Комитета» от 1 марта 1881 года; 2) «От рабочих членов партии “Народная воля” от 2 марта 1881 года; 3) «Честным мирянам, православным крестьянам и всему народу русскому объявление» от 2 марта 1881 года; 4) «Исполнительный Комитет императору Александру III» от 12 марта 1881 года и 5) «От Исполнительного Комитета» от 4 апреля 1881 года, по поводу казни Желябова, Перовской и других.
 |
 |
На основании всего вышеизложенного все подсудимые обвиняются в том, что вступили в тайное сообщество, именующее себя «Русской социально-революционной партией», имеющее целью ниспровергнуть, посредством насильственного переворота, существующий в империи государственный и общественный строй, и прочее.
Поименованные лица преданы суду особого присутствия правительствующего сената с участием сословных представителей.
Обвинительный акт подписал исполняющий обязанности прокурора при особом присутствии правительствующего сената для суждения дел о государственных преступлениях Н. Муравьев.
При опросе подсудимых о занятиях Михайлов, Баранников, Колодкевич, Фроленко, Исаев, Лебедева и Якимова заявили, что занимались революционными делами и состоят агентами Исполнительного Комитета 3-й степени (относительно себя лично скажу, что я не указывала «3-й степени», а говорила просто «агент Исполнительного Комитета», так как из показаний Гольденберга было известно, что члены Комитета должны были называться агентами 3-й степени. Относительно других не помню, кто из них указывал 3 степень, кто нет. — А. Я.). Терентьева на тот же вопрос ответила «служила свободному слову».
Первым разбиралось дело об убийстве Мезенцева. Был вызван один Баранников[4], и он подтвердил только то, что показывал на предварительном дознании.
По делу о покушении Соловьева на Александра II 2 апреля 1879 года вызван был один Александр Михайлов, который прежде всего заявил, что считает себя стесненным в защите при совсем особых условиях суда, при отсутствии гласности его и особом составе из представителей заинтересованной стороны, и защищаться не будет, но примет участие в судебном следствии, чтоб «по мере сил способствовать восстановлению исторической истины». Признал свое участие в совещаниях. Затем старался показать, что само правительство толкало партию на путь террора, путем противодействия ее стремлению к народу и даже стремлению к саморазвитию в студенческих кружках в университетах. За это люди подвергались обыскам и административным высылкам, люди, зачастую не принадлежавшие к партии, не разделявшие ее убеждений, высылались по одному только подозрению. Партия долго уклонялась от встречи с правительством, но его собственные жестокие и несправедливые преследования убедили партию в необходимости направить свои удары на правительство, но «ко времени покушения 2 апреля я сам лично не вполне еще был убежден в необходимости цареубийства».
По делу херсонского казначейства вызвана Терентьева, которая, не видя на суде никого из товарищей, отказалась давать какие бы то ни было показания, не пожелала присутствовать и просила удалить ее из суда, что и было исполнено.
В это время присяжный поверенный Кишинский, защитник Баранникова, сделал заявление, что во время перерыва суда он хотел в тюрьме повидаться со своим подзащитным, но его не пустили к нему, говоря, что свидания защитников с подсудимыми, по распоряжению первоприсутствующего, запрещены.
Председатель подтвердил, что он, действительно, сделал такое распоряжение на основании такой-то статьи закона, и что до его сведения дошло, что защитники передают своим подзащитным то, что делается в суде в их отсутствие. «Находя подобные действия неблаговидными, я для сохранения чести сословия присяжных поверенных и, при том, стоя, как я уже сказал, на законной почве, и сделал указанное распоряжение».
Присяжный поверенный Герард[XXXIV] поднялся во время последних слов председателя и сказал: «Я также всю жизнь забочусь о сохранении чести нашего сословия, она мне, конечно, гораздо ближе, чем вам; поэтому и позволю себе сказать несколько слов. Меня крайне удивляет, прежде всего, каким образом до г. первоприсутствующего могли дойти сколько-нибудь основательные слухи о том, что говорят присяжные поверенные с подсудимыми. Ведь свидания эти происходят наедине, так что никто не может слышать, о чем говорят».
Председатель говорит, что он не хочет обсуждать, основательны эти слухи или нет, но для него достаточно того, что они дошли.
Герард возражает: «Этого мало! Если бы даже слухи были основательны, то я хотел бы узнать, что такое неблаговидное, преступное сделали присяжные поверенные, если они сообщали подсудимым о том, что происходит на суде в их отсутствие. Председателю должна быть известна статья закона, которая обязывает председателя суда самого сообщать подсудимым все, что без них происходит на суде. Если председатель должен делать это, то тем более не может быть вины, если присяжные поверенные делают это».
Председатель заявляет, что распоряжение сделано и остается в силе.
Герард спрашивает: «Надолго ли?»
— Навсегда! Можете разговаривать с подсудимыми во время самого заседания.
Затем продолжалось судебное следствие о приготовлениях к взрыву царского поезда около Одессы. Подсудимые подтвердили свои показания на предварительном следствии и заявили, что на месте, на железнодорожном пути, никаких приготовлений и не делали, когда узнали, что царь не поедет по этой дороге. Лебедева заявила, что она в предполагаемом взрыве должна была соединить проводники с батареей, чтобы произвести взрыв.
По приготовлению взрыва близ Александровска на Лозово-Севастопольской железной дороге ничего нового сказано не было, точно так же и о московском покушении 19 ноября 1879 года.
Морозов и Арончик отрицали свое участие в этом деле и некоторые свидетели говорили в их пользу.
Присяжный поверенный Кедрин, защитник Михайлова, просил председателя разрешить ему последнее свидание с подсудимым, так как при таком стеснении защиты он не может исполнять свои обязанности по отношению к своему подзащитному, а совсем уйти, не повидавшись с ним, не может, потому просит разрешить последнее свидание.
Кишинский (защитник Баранникова) присоединился к заявлению Кедрина и просил разрешить и ему свидание с тою же целью. Другие защитники намеревались сделать то же самое; потому на другой день Дрейер, во избежание скандала — отказа защитников от защиты — поспешил заявить: «Я отменяю свое распоряжение и предоставляю вам видеться с подсудимыми, но надеюсь, что вы не употребите во зло этого разрешения и будете помнить присягу, которую вы приносили при поступлении в сословие присяжных поверенных». Подсудимых в это время не было.
О взрыве в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года нового ничего не выяснено, а также о приготовлениях к покушению в Одессе в 1880 году.
В приготовлении взрыва под Каменным мостом в Петербурге летом 1880 года обвинялись, на основании показаний Меркулова, кроме самого Меркулова, — Исаев, Михайлов, Тетёрка и Баранников.
Исаев, отрицая свое участие, сказал: «У меня в это время была ранена рука, я был в Одессе. Я, если бы и хотел, не мог участвовать в этом деле». Михайлов тоже отрицал свое участие[5].
(Противоречие в показаниях Исаева, на предварительном дознании признавшего свое участие и на судебном следствии отказавшегося от него, объяснялось тем, что записи в книгах в Одессе и показания свидетелей указывали о пребывании его в то время в Одессе, что в совокупности опорочивало оговор Меркулова).
Меркулов же в этот момент дошел до такой наглости, что сделал еще новые, совершенно ложные уже показания: «Прежде я давал более сдержанные показания, не желая особенно оговаривать себя самого и других; в настоящее время я больше не хочу выгораживать ни себя, ни других, которые побудили меня на преступление. Перед этим приготовлением в разных местах устраивались сходки, на которых присутствовали различные лица и где обсуждали подробности предполагавшегося. Кроме того, всеми путями старались привлечь рабочих и простолюдинов к участию в предприятиях партии; с этой целью для них устраивали пирушки, угощали водкой, давали денег, приглашали женщин и тому подобное».
Подсудимые возмущены такой наглой инсинуацией, а Михайлов и Баранников вскакивают.
Михайлов: «Я попросил бы вас, г. первоприсутствующий, выяснить последнее, указанное Меркуловым обстоятельство, то есть когда, где и какие рабочие привлекались к участию в партии водкой и другими подобными средствами».
Меркулов: «Я могу указать на себя, Окладского, Тетёрку. Нас старались привлечь к партии, но в то же время нам не доверяли; к организации, собственно, мы не принадлежали и ничего о ней не знали».
Тетёрка: «Это неправда, что сказал Меркулов, что будто нас привлекали к партии водкой, пирушками и тому подобное. Ничего этого не было. Я при своей деятельности руководствовался не деньгами, не пирушками, а просто злобой ко всему меня окружавшему. Людям, благодаря которым я попал в партию, я, несмотря на грозящую мне ответственность, всегда буду благодарен. Сходок в это время не знаю. Я из участников этого предприятия знал только Желябова и Преснякова[6] и с ними только и имел дело».
Меркулов: «Кроме мины под Каменным мостом, это предприятие должно было быть обставлено еще и метальщиками, которые с заготовленными снарядами должны были находиться возле моста на случай неудачи главного взрыва под мостом. Таких метальщиков, сколько я помню, должно было быть четверо, и Михайлову предназначалось заведывание ими и размещение их на назначенных постах. У него у самого снаряд должен быть вделан в высокую шляпу так, чтобы он взорвался, когда Михайлов при проезде государя бросил бы вверх шляпу».
Прокурор просил это показание занести в протокол, как содержащее новые данные.
Свидетель Смирнов рассказал о минах, найденных под Каменным мостом: «Отыскать их было весьма трудно, так как их снесло течением довольно далеко и занесло илом. Приготовлены они были очень тщательно, так что хотя мы их нашли спустя весьма долгое время (год), но они сохранились еще хорошо, и динамит в них только в немногих местах несколько подмок. Запалы сохранились совершенно сухими».
О подкопе под кишиневское казначейство в декабре 1880 и в январе 1881 года ничего нового не выяснилось.
 |
По делу 1 марта 1881 года Емельянов отрицал, что был в числе метальщиков; Ланганс и Тригони отрицали свое участие в подкопе. Тригони сказал только, что он один раз заходил в лавку на Малой Садовой, чтоб узнать адрес Желябова. Остальные участники этого дела — Суханов, Исаев, Колодкевич, Баранников, Фроленко — подтвердили свои показания, данные на предварительном дознании, а Якимова показала: «Да, я признаю, что по поручению Исполнительного Комитета я, под именем Кобозевой, поселилась в лавке на Малой Садовой, чтоб вести подкоп под улицу... Назвать других участников я не желаю. Работа продолжалась месяца два... После 1 марта я выехала из Петербурга также по распоряжению Исполнительного Комитета».
Обвинение по вопросу о принадлежности к тайному сообществу было первому предъявлено А. Михайлову. Он объяснил следующее: «Я член партии и организации «Народная воля», формулу, в которую заключил г. обвинитель нашу партию, считаю неверной, что и постараюсь доказать своими объяснениями.
К лету 1879 года многие отдельные члены Русской социально-революционной партии, под влиянием условий русской жизни и репрессивного давления правительства, приведены были к мысли о необходимости некоторых изменений в программах, до того времени руководивших практической деятельностью партии. Влияние действительности было так характерно и однообразно, что скоро стала чувствоваться потребность объединения, выдвигаемого жизнью, нового направления. Единомыслие отдельных членов различных кружков, разбросанных по всей России, вследствие их постоянного общения между собой, тотчас же и обнаружилось и привело в июне 1879 года многих из них в Липецк, где и состоялся таким образом съезд известного числа членов социально-революционной партии. Его нельзя считать общим съездом всей партии, как то делает обвинительный акт. Результаты его были также не те, которые приводит обвинитель, основываясь на показаниях Гольденберга. На заседаниях Липецкого съезда, продолжавшихся от 17 до 21 июня, была выработана, во-первых, программа нового направления; во-вторых, были установлены принципы и средства деятельности; в-третьих, самый факт съезда санкционировал первый момент существования партии «Народная воля» и выделения ее из социально-революционной партии. Программа, начертанная здесь, определяла следующее: общая цель была поставлена — народоправление, переход верховной власти в руки народа. Задача партии — способствовать переходу и упрочению верховной власти в руках народа. Что касается средств, то все собравшиеся единодушно высказались за предпочтительность мирной, идейной борьбы. Но тщетно напрягали они свои умственные силы, чтобы найти при существующем строе какую-либо возможность легальной деятельности, направленной к вышеозначенной цели: таких путей не оказалось. Тогда, в силу неизбежной необходимости, избран был революционный путь, намечены революционные средства. Решено было начать борьбу с правительством, отрицающим идею народоправления безусловно и всецело. Борьба должна была вестись силами партии «Народная воля» и ее организации, при желательном содействии народа и общества. В главные средства включено было и цареубийство, но не как личная месть тому или другому императору, а непременно в связи с другими главными средствами. Другие главные средства определены следующие (перечислены по пунктам все средства программы Исполнительного Комитета[7]); революционный путь постановлено было оставить, как только откроется возможность приблизиться к цели посредством свободной проповеди, свободных собраний, свободной печати.
Практически вопрос о цареубийстве, как то утверждает Гольденберг, на Липецком съезде не обсуждался, а также не было общих разговоров о ближайших предприятиях против Александра II. Гольденберг придал совершенно неверную окраску всему съезду. Он выдвигает на первый план цареубийство. На обсуждении практических средств, ведущих к нему, по его показаниям, сосредоточивалось все внимание собравшихся. Причина такой характеристики опять же постоянный субъективизм этого умершего свидетеля, усиленный в данном случае еще тем впечатлением, какое произвела на него неудача 2 апреля и смерть Соловьева. Он был поглощен мыслью о необходимости последовательного повторения покушений; для него не было других целей, других средств. Вообще надо иметь в виду, что мы все смотрели на Гольденберга, как на преданного делу человека и хорошего исполнителя, но считали его недостаточно образованным и подготовленным для обсуждения общих программных вопросов. Попал он на съезд случайно, по ошибке, столь возможной при первых шагах выделяющейся партии.
Как доказательство могу привести следующий факт. После Липецкого съезда, как вам известно, через несколько дней в Воронеже было общее собрание членов общества «Земля и воля». Организационные правила этого общества дали возможность землевольцам, присутствовавшим в Липецке, провести многих из бывших с ними там в члены общества и на Воронежский съезд, где также должен был обсуждаться дальнейший путь деятельности общества. Был проведен и Желябов, Ширяев и другие, но по отношению к Гольденбергу не считали нужным это сделать и таким образом спасли десятки людей от его оговоров. Переданный Гольденбергом так подробно организационный проект есть отчасти его собственные соображения, а с другой стороны соображения кого-либо из бывших на съезде, высказанные ему в частных личных с ним объяснениях. На самом же деле организация «Народная воля» была результатом деятельности конца 1879 г. и начала 1880 года. Об Исполнительном Комитете же, руководителе и центре организации «Народная воля», я не могу ничего сказать, кроме того, что это учреждение неуловимое, недосягаемое».
Первоприсутствующий: «Значит, вы отрицаете то, что были избраны в Распорядительную комиссию?»
 |
Михайлов: «Безусловно отрицаю и утверждаю, что я только агент Исполнительного Комитета. Таким образом, последствием Липецкого съезда было выделение из социально-революционной партии — как совокупности всех социалистических групп — «Народной воли», с определенной практической программой.
Понятие о социально-революционной партии невозможно смешивать, как то делает г. прокурор в своей формуле сообщества, с партией, а тем более с организацией «Народная воля». На социально-революционную партию ни в коем случае не могут падать правительственные обвинения в стремлении ее к цареубийству, так как оно допускается, как средство, партией «Народная воля», в которую, должен впрочем заметить, вошла большая часть социально-революционной партии. Поэтому ко всей социально-революционной партии в широком смысле нет никаких оснований применять 241 и 242 статьи Уложения о наказаниях[XXXV]. Кроме того, необходимо различать понятие о партии от понятия об организации. Партия — это неопределенная группа людей единомыслящих, не связанных между собой никакими взаимными обязательствами. Организация же, кроме непременного условия единомыслия, предполагает уже известную замкнутость, тесную сплоченность и полную обязательность отношений. Партия заключает в себе организацию, но последняя определенно ограничена в себе самой.
Партия — это солидарность мысли, организация — солидарность действия. Я утверждаю, что формулу сообщества, приведенную в обвинительном акте, и соответствующие ей статьи о смертной казни можно применить только к тем, по отношению к которым будет доказана или ими самими признана принадлежность к организации «Народная воля». Вот всё, что я могу сказать вам, гг. судьи, о партии и организации, к которой принадлежу» (Прибавление к № 8—9 «Народной Воли»).
После речи Михайлова другие обвиняемые ограничивались краткими объяснениями.
Колодкевич, Баранников, Фроленко, Якимова, Лебедева, Исаев и Терентьева признали свою принадлежность к партии и организации «Народная воля» и сообщили краткие биографические сведения.
Исаев закончил сообщением, что был арестован на улице, доставлен в полицию к градоначальнику, но так как не хотел назвать своего имени и указать квартиру, «то меня выставили здесь на видное место и стали предъявлять всем петербургским дворникам с целью узнать мое имя и адрес; мне грозили запереть навеки в подземный каземат, старались соблазнить прощением и тому подобным; на ночь посадили меня с двумя городовыми, которые все время меня ругали, не давали спать, били...»
 |
— Это к делу не относится, — прервал его председатель. Приводим выдержку из объяснения Морозова, как более субъективного по своим взглядам: «Я считаю террористический способ действий целесообразным для достижения свободы слова, печати и публичных собраний, но я не признаю себя принадлежащим к какому-нибудь тайному сообществу. О Липецком съезде я не хотел бы говорить, так как мои товарищи уже разъяснили этот вопрос. Показания Гольденберга обо мне вообще несправедливы, и я никогда не был членом Исполнительного Комитета. Жил я, действительно, под чужой фамилией, потому что знал, что хотя меня и освободили после процесса 193-х, к которому я привлекался, но тем не менее хотели выслать административным порядком.
При мне найдены по одному или по два экземпляра «Террористической борьбы» и книжки стихотворений; сочинения эти, действительно, написаны мною и напечатаны: первое в Лондоне[8], второе в Женеве. «Террористическая борьба» написана мною за границею, и я ни с кем из моих товарищей не совещался и не разговаривал, когда ее писал, и потому она может быть вменена в вину только лично мне».
 |
Довольно пространные объяснения причин, приведших к революционной деятельности, дали Суханов и Клеточников. «Я никогда бы не стал террористом, — сказал Суханов, — если бы самые условия русской жизни не вынудили меня к этому. Прежде всего, ненормальное положение народа, доведенного тяжкими поборами до самого ужасного состояния, фактическая недоступность для него какого бы то ни было образования, бесправие слабых — привели меня к той мысли, что так жить далее невозможно, что такой порядок вещей непременно должен быть изменен. Я-то лично не могу пожаловаться на судьбу, мне по службе везло, и, будь я карьерист, я остался бы вполне доволен существующим. Но на каждом шагу я видел, что порядочный человек не может только спокойно служить, хотя бы и без взяток, и не обращать внимания на злоупотребления других. Когда и служил во флоте, то однажды начальство обратило мое внимание на мелкие воровства подчиненных мне матросов и требовало строгого преследования. Горько мне было выслушивать подобные приказания и тяжело их исполнять. Действительные воры, беззастенчиво расхищавшие громадные суммы и до того свыкшиеся с этим, что считали себя вполне честными людьми, оставались вполне безнаказанными и пользовались почетом, а мелкий воришка, укравший на какой-нибудь грош, и то по нужде, сейчас же получал возмездие. Мысль эта производила на меня удручающее впечатление. Во время моих поездок по Сибири видел я, кого у нас наказывают; особенно поразили меня административно-ссыльные. Я видел этих оборванных, голодных и холодных, тяжело переносящих отсутствие всякой умственной деятельности людей. Каждый раз я спрашивал себя: за что? Разбойники это, воры, казнокрады, убийцы? Нет, всё это большей частью участники разных студенческих историй, люди, не умевшие делать карьеру, люди, в которых бились стремления к лучшему!.. Пробовал я бороться с злоупотреблениями, но только заслужил репутацию беспокойного человека. Это уж окончательно убило во мне веру в легальный путь, гг. судьи! Я чувствовал, что дышать нечем, что воздуха нет! Я стал искать выхода из такого положения, стал искать пути к борьбе и, отыскавши его, весь отдался ему». (Прибавление к № 8—9 «Народной Воли»).
Клеточников: «До тридцати лет я жил в глухой провинции, среди чиновников, занимавшихся дрязгами, попойками, вообще ведшими самую пустую, бессодержательную жизнь. Среди такой жизни я чувствовал какую-то неудовлетворенность, мне хотелось чего-то лучшего. Наконец, я попал в Петербург, но и здесь нравственный уровень общества не был выше. Я стал искать причины такого нравственного упадка и нашел, что есть одно отвратительное учреждение, которое развращает общество, которое заглушает все лучшие стороны человеческой натуры и вызывает к жизни все ее пошлые, темные черты. Таким учреждением было III Отделение. Тогда, гг. судьи, я решился проникнуть в это отвратительное учреждение, чтобы парализовать его деятельность. Наконец, мне удалось поступить туда на службу».
Председатель с иронией перебивает его: «Кому же вы служили — этому отвратительному учреждению (то есть, по вашим словам, отвратительному) или кому-нибудь другому?»
Клеточников: «Я служил обществу».
Председатель (с иронией): «Какому же такому обществу? Тайному или явному?»
Клеточников: «Я служил русскому обществу, всей благомыслящей России».
Председатель: «Вы получали жалование в III Отделении?»
Клеточников: «Да, получал».
Председатель (с иронией): «И вы находили возможным брать деньги из этого отвратительного учреждения, как вы его называете?»
Клеточников: «Если бы я не брал, то это показалось бы странным, и я навлек бы на себя подозрение.
Итак, я очутился в III Отделении среди шпионов. Вы не можете себе представить, что это за люди. Они готовы за деньги отца родного продать, выдумать на человека какую угодно небылицу, лишь бы написать донос и получить награду. Меня просто поразило громадное число ложных доносов. Я возьму громадный процент, если скажу: из ста доносов один оказывается верным. А между тем почти все эти доносы влекли за собой арест, а потом и ссылку. Так, например, однажды был сделан донос на двух студенток, живших в доме Мурузи. Хозяйка квартирная была предупреждена, и когда пришли с обыском, то она прямо сказала, что она уже предупреждена и не понимает, зачем к ней пришли. У студенток был произведен тщательный обыск, и, хотя ничего не нашли, обе они были высланы. Таких случаев была масса. Я возненавидел это отвратительное учреждение и стал подрывать его деятельность, предупреждал, кого только мог, об обыске, а потом, когда познакомился с революционерами, то передавал им самые подробные сведения». (Приложение к № 8—9 «Народной Воли»).
Тетёрка заявил, что он признает себя террористом-народником.
При объяснениях Тетёрки председатель всячески старался сбить его и заставлял разъяснить, что значит слово «террорист». Ранее при ответе на вопрос о занятиях, Тетёрка сказал: «У меня несколько специальностей».
Председатель: «Что это значит?»
Тетёрка: «То есть, я плотник и столяр, и маляр, и вообще могу заниматься тем, что в данное время нужно».
«И убивать можете?» — спрашивает нахальный председатель.
Тетёрка: «Я еще, собственно, никогда никого не убил».
«Гг. сенаторы, гг. сословные представители. Беру на себя смелость утверждать, что этим процессом окончательно нарушится тайна деятельности людей, тайных людей, принявших на себя столько же громкое, сколько хвастливо-лживое наименование партии «Народная воля». Для вас важно знать, что они совершили... В ряду доказательств лучшее — сознание... После сознания следует оговор... Оговор по преступлениям государственным имеет свои особенности, носит в себе особый характер достоверности... Гольденберг, Рысаков оговорили других, желая привести борьбу на путь более мирный...
Все подсудимые обвиняются в принадлежности к сообществу, для доказательства чего необходимо доказать 1) наличность в сообществе указанных в законе признаков... 2) принадлежность каждого подсудимого к сообществу. Признаки принадлежности к сообществу: 1) революционное прошлое и 2) конспиративная деятельность, нелегальность, имение запрещенных изданий и вещей и другие вещественные доказательства.
Важнее и характернее данные, благодаря которым можно установить место каждого подсудимого в сообществе... Здесь должны быть организаторы, пристанодержатели, укрыватели, люди для посылок, хранители денег, рабочие и так далее.
Интересен вопрос о центральной группе, о пресловутом «Исполнительном Комитете». По словам подсудимых, они не члены его, а только исполнители, агенты 3 степени... Можно ли этому верить? Везде мы видим, что они сами делают всё, сами работают.
Подсудимым важно, интересно доказать, что главных деятелей здесь нет... Они, надо им отдать справедливость, больше заботятся о будущности своего сообщества, чем о самих себе».
Муравьев затем и поставил всех, как ему казалось, на свое место:
В число руководителей вошли Михайлов, Фроленко, Колодкевич, Баранников, Якимова, Лебедева, Терентьева, Исаев, Суханов и Морозов, как литератор.
Затем ряд подсудимых рядовых: Ланганс, Арончик, Фриденсон, Емельянов и жившие легально — Тригони, Лев Златопольский.
Тетёрка и Меркулов — те рабочие, которых так хотелось иметь партии.
Люстиг — пристанодержатель.
«Им нельзя было обойтись и без своего агента среди врагов, а врагом они признают правительство, и таким агентом был Клеточников».
Прокурор Островский говорил об убийстве Мезенцева, о покушении 2 апреля, о краже в херсонском казначействе и о покушении на кражу из кишиневского казначейства.
После речей защитников было предоставлено слово тем подсудимым, которые не имели защитников.
Якимова: «Я только могу восстановить истину относительно отдельных показаний. Так, название руководительницы ко мне не может быть приложимо, ибо ничем, кроме показаний Гольденберга, это не подтверждается. Все деяния, в которых я обвиняюсь, я исполняла по поручению Исполнительного Комитета как агент его. Арестована я была под именем Емельяновой, и это лицо существует, но не имеет ничего общего с нашей партией».
Терентьева: «Я также отказываюсь от чести быть руководительницей. Я даже не считаю вправе признать себя и агентом Исполнительного Комитета».
Колодкевич говорит о показаниях Гольденберга и доказывает несуразность их, когда он говорил про Липецкий съезд, куда съехались разные люди, не зная друг друга, и, помимо теории, начали рассуждать о практических делах, чего не делается ни в каком обществе...
«Я не знаю отношений Гольденберга к Исполнительному Комитету, но думаю, что вряд ли он был его членом, потому что иначе вряд ли могли бы быть его показания так бестолковы; потому-то я не знаю, можно ли придавать его показаниям ту силу, которую за ними признает обвинительная власть».
Фроленко: «К тому, что говорили здесь другие, я лично ничего не имею прибавить».
На предложение председателя суда сделать добавление к речи защитника А. Михайлов сказал: «Мы члены партии и организации «Народная воля». Деятельность нашу вы, гг. судьи, призваны рассмотреть. Борьба сделала нас личными врагами государя императора. Воля государя, воля оскорбленного сына[XXXVI], вручила своим доверенным слугам, вам, гг. сенаторы, меч Немезиды. Где же залог беспристрастного правосудия? Где посредник, к которому мы могли бы апеллировать? Где общество, где гласность, которая могла бы выяснить отношения враждующих? Их нет, и двери закрыты! И мы с вами, гг. судьи, наедине! Как бы почтительно я ни относился к вам, гг. сенаторы, но перед судом особого присутствия я чувствую себя пленником, связанным по рукам и ногам».
Якимова: «Я хочу сказать, что во всех делах, где я принимала участие, действовала всегда совершенно сознательно, без всякого постороннего влияния на...»
Первоприсутствующий перебивает: «Суд не может допустить говорить ничего, служащего к вашему обвинению. Садитесь!»
Фроленко, Тетёрка, Тригони, Люстиг, Лебедева, Клеточников, Тереньтева, Морозов, Суханов, Фриденсон отказались что-нибудь прибавить еще.
Колодкевич: «Я бы хотел указать суду на причины, толкнувшие меня на этот путь. Я не стану говорить про увлечение, про личные обстоятельства, я скажу только про те силы, которые меня толкнули сюда и которые лежат вне меня и независимо от моей личности. Защита не могла говорить об этом, так как она этого не знает, да ей и дела до этого нет. Я хочу коснуться этого вопроса и думаю, что это будет не безынтересно для суда. Сила, толкнувшая меня, лежит в том строе, среди которого мы живем, и изучение этого государственного строя привело меня в конце концов сюда. Безвыходное положение нашего народа и условия, породившие и даже теперь как бы узаконившие это положение, неестественны — это есть эксплуатация привилегированным меньшинством бесправного большинства. Надо взглянуть глубже в историю, чтобы понять это. Здесь именно, в истории, видишь процесс развития этой эксплуатации. Наблюдая над природою первобытных народов, мы видим, что первою причиною власти была физическая сила...»
Председатель прерывает: «Не предлагайте нам научного доклада, а ближе к делу и к вашей защите».
 |
Колодкевич: «Я хотел только рассмотреть весь исторический ход развития и показать, таким образом, каким путем партия наша пришла к сознанию необходимости стать в то положение, в котором она теперь находится».
Первоприсутствующий настаивает, чтобы Колодкевич начал от времени, более близкого к нам (а не от первобытных народов) — о современном положении.
Колодкевич отказывается говорить при этом условии.
Исаев: «Я прошу позволения изложить истинные задачи и цели партии «Народная воля».
«Это вам не может быть разрешено», — заявляет председатель.
Ничего больше Исаев сказать не пожелал.
Михайлов: «Я хотел также коснуться истории и задач, преследуемых партией, но так как это не дозволяется, то я больше ничего сказать не имею».
В заявлениях остальных подсудимых ничего интересного не было.
В последний день суда, 15 февраля, перед постановкой вопросов о виновности, когда подсудимые были введены в зал суда, при наступившей временно тишине, раздался на весь зал звонкий удар кулаком, сделанный изо всей силы Макаром Тетёрекой по лицу предателя Меркулова, который кричал, утирая слезы и появившуюся кровь.
В то же время Тетёрка пытался говорить: «Это мой товарищ... Я хочу объяснить...»
Председатель прерывает: «Уведите подсудимого».
Все это произошло моментально, и жандармы подскочили к Тетёрке, не дав ему окончить начатую фразу, подхватили и увели его в карцер.
После этого был объявлен перерыв. В этот же день был объявлен приговор: Михайлов, Колодкевич, Суханов, Клеточников, Фроленко, Исаев, Емельянов, Тетёрка, Лебедева и Якимова приговорены к смертной казни через повешение; Баранников, Морозов, Ланганс, Арончик и Меркулов — к бессрочным каторжным работам; Тригони, Фриденсон, Люстиг, Златопольский и Терентьева на 20 лет каторжных работ. Относительно Фриденсона и Люстига особое присутствие сената ходатайствовало перед царем о замене первому десятью, а второму четырьмя годами каторжных работ.
17 марта Александр III уважил ходатайство суда относительно Фриденсона и Люстига; заменил всем, кроме Суханова, смертную казнь бессрочной каторгой, а Суханову заменил виселицу расстрелом, и 19 марта он был расстрелян в Кронштадте. Михайлов, Колодкевич, Баранников, Исаев, Фроленко, Лангас, Клеточников, Морозов, Арончик, Тригони и Тетёрка, вместо каторжных работ, были заключены в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, где в течение двух лет, при исключительно суровом режиме, умерли: Михайлов, Колодкевич, Баранников, Клеточников, Ланганс и Тетёрка. А остальные осенью 1884 года были переведены в Шлиссельбург, из которого вышли живыми после 17 октября 1905 года только Фроленко, Морозов и Тригони. В 1883 году Якимова, Лебедева, Емельянов, Злотопольский, Фриденсон и Люстиг были отправлены в каторжные работы в Сибирь, на Кару, Забайкальской области[XXXVII]. Терентьева умерла в крепости до отправки в Сибирь. Лебедева умерла на Каре 19 июля 1887 года. Меркулов купил себе жизнь и свободу путем предательства[XXXVIII] и был в услужении у жандармов, но тоже уже умер.
Остальные — кроме Златопольского, умершего в Чите, Забайкальской области, в 1906 году, по окончании каторги и ссылки — в разное время возвратились в Россию, и из них осталась в живых только Якимова, живущая в Москве, а из шлиссельбуржцев живы двое: Морозов живет в Ленинграде и Фроленко — в Москве.
[1] Полного стенографического отчета процесса 20-ти, пятидесятилетие которого исполнится в феврале 1932 г., все еще не напечатано. К 50-летию процесса его следует извлечь из архива особого присутствия сената и напечатать.
[2] Окладский знал, что Тригони жил в Одессе под своей фамилией, и, когда навели там о нем справки, оказалось, что в Одессе его нет. Легко было по адресному столу установить его проживание в Питере и организовать слежку. — А. Я.
[3] К достижению означенных целей предполагается стремиться посредством 1) деятельности пропагандистской и агитационной; 2) деятельности разрушительной и террористической, состоящей в уничтожении наиболее вредных лиц правительства; 3) организации тайных обществ и сплочения их вокруг одного центра; 4) приобретения влиятельного положения и связей в администрации, в войске, обществе и народе; 5) организации и совершения переворота и 6) последующей затем избирательной агитации.
[4] Ко времени судебного следствия подсудимых поделили на группы по делам, по которым они обвинялись, и приводили в суд только тех, кто обвинялся в данном деле. После чтения обвинительного акта подсудимым об этом не было объявлено, и они не сговорились, как реагировать на это постановление.
[5] Решено было между товарищами отрицать участие в тех делах, обвинение в которых основывалось только на оговоре предателя, в данном случае Меркулова — А. Я.
[6] Казненных уже.
[7] 1) Деятельность пропагандистская и агитационная; 2) деятельность разрушительная и террористическая; 3) организация тайных обществ и сплочение их вокруг центра; 4) приобретение влиятельного положения и связей в администрации, в войске, в обществе и народе; 5) организация и совершение переворота; 6) избирательная агитация при созвании Учредительного Собрания.
[8] Брошюра «Террористическая борьба» была помечена Лондоном, но напечатана была в Женеве. — А. Я.
[I] Все даты в статье — по старому стилю.
[II] Процесс над членами «Народной воли», состоявшийся в Петербургском военно-окружном суде 25—30 октября (6—11 ноября) 1880 г. Именно на этом процессе «Народная воля» выступила как политическая партия, что выражалось и в составе подсудимых (пять членов и три агента Исполнительного Комитета), и в предъявленных обвинениях (от липецкого съезда до взрыва в Зимнем дворце), и в программных речах самих подсудимых (особенно А. А. Квятковского и С. Г. Ширяева). А. А. Квятковский и А. К. Пресняков были осуждены на смертную казнь и повешены 4 (16) ноября 1880 г. в Петропавловской крепости. К вечной каторге были приговорены 3 человека (С. Г. Ширяев, Я. Т. Тихонов, И. Ф. Окладский), к каторге от 4 до 20 лет — 7 человек, к ссылке в Сибирь — 4 человека.
[III] Дело 1 марта 1881 года. См.: http://saint-juste.narod.ru/1881.html.
[IV] Муравьёв Николай Валерианович (1850—1908) — российский юрист, государственный деятель. С 1879 г. — товарищ прокурора судебной палаты Петербурга. После суда над народовольцами был назначен прокурором Санкт-Петербургской судебной палаты. В 1894—1905 гг. – министр юстиции, активный сторонник сворачивания демократических судебных процедур, введенных реформой 1864 г. А. Ф. Кони собрал отзывы о Муравьеве в отдельную папку, которая имела заглавие «Мерзавец Муравьёв».
[V] Гольденберг Григорий Давыдович (1855—1880) — народоволец, из рабочих. 9 февраля 1879 г. застрелил харьковского губернатора князя Д. Н. Кропоткина. В октябре-ноябре 1879 г. участвовал в неудачном покушении на Александра II под Александровском. Тогда же был арестован при перевозе динамита. Прокурор Добржинский воспользовался неопытностью Гольденберга и убедил его дать подробные показания против народовольцев. Осознав свою ошибку, Гольденберг не вынес угрызений совести и повесился в тюремной камере.
[VI] Рысаков Николай Иванович (1861—1881) — народоволец, из мещан. Вел пропаганду среди рабочих. 1 марта 1881 г. бросил первую бомбу в Александра II, которая не нанесла тому вреда. Тем не менее, Рысакову грозила смертная казнь. Не обладая опытом и выдержкой, Рысаков, в надежде спастись, дал показания на известных ему народовольцев. Это не спасло его от виселицы. Приговоренные вместе с ним к повешению Желябов, Перовская, Кибальчич и Михайлов отказались проститься с Рысаковым, как с предателем, на эшафоте.
[VII] Окладский Иван Федорович (1859—1925) — народоволец, рабочий. В 1879 г. участвовал в неудачном покушении на Александра II под Александровском. Летом 1880 г. участвовал в попытке покушения на царя под Каменным мостом в Петербурге. Был арестован и по «процессу 16-ти» приговорен к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. В 1881 г. стал предателем. С 1883 г. поступил в секретные сотрудники департамента полиции, где служил до Февральской революции. Предательство Окладского было раскрыто в 1918 г. В 1924 г. он был арестован и приговорен Верховным судом РСФСР к смертной казни, замененной в связи с преклонным возрастом десятью годами лишения свободы. Умер в заключении в 1925 г.
[VIII] Тычинин Петр Васильевич (?—1881) — народоволец, студент Петербургского университета. Участвовал в подготовке покушения на Александра II 1 марта 1881 г. Покончил жизнь самоубийством сразу после ареста.
[IX] Тырков Аркадий Владимирович (1854—1924) — народоволец, выходец из дворян, студент Петербургского университета. Участвовал в покушении на Александра II 1 марта 1881 г., член наблюдательного отряда С. Перовской. Был арестован. Из-за душевной болезни избежал суда. В 1884 г. признан выздоровевшим и сослан без срока в Минусинский округ Енисейской губернии. Освобожден по амнистии 1905 г. Вернувшись в свое имение в Новгородской губернии, занялся сельским хозяйством, помогал крестьянам окружающих деревень, создал кредитные товарищества.
[X] Оловенникова Елизавета Николаевна (1857—1932) — народоволка, дворянка. Окончила фельдшерские курсы в Санкт-Петербурге. В 1878 г. примкнула к «Земля и воле», после раскола которой вошла в состав «Народной воли». Участвовала в покушении на Александра II 1 марта 1881 г. Из-за психического заболевания в процессе «20-ти» не участвовала.
[XI] Идея отправить, вопреки решению суда, оправданных на «процессе 193-х» народников в ссылку принадлежала царю Александру II. Царь исходил из того, что воля самодержца — выше писаных законов. Однако поскольку в ходе процесса выяснилось, что многие по этому делу были арестованы просто по недоразумению, Александр II, чтобы не выглядеть самодуром и извергом, распорядился составить список оправданных, на которых «падает большее подозрение». Этот список и подготовил Мезенцев, причем какими принципами отбора он руководствовался, так и осталось неизвестным.
[XII] Кравчинский (литературный псевдоним Степняк) Сергей Михайлович (1851—1895) — революционер-народник, выходец из дворян, писатель. Участник «хождения в народ» в 1873 г., за что подвергся аресту. Бежал, эмигрировал в Швейцарию. В 1875—1877 гг. участвовал в восстании против власти Османской империи в Боснии и Герцеговине. Затем вернулся в Москву, где участвовал в организации и исполнении нескольких дерзких побегов из тюрем своих друзей. Бесперспективность народнического движения вынудила Кравчинского эмигрировать второй раз. В 1877 г. участвовал в вооруженном восстании бакунистов в итальянской провинции Беневенто. В 1878 г. вернулся в Россию и примкнул к «Земле и воле», в августе 1878 г. по приговору «Земли и воли» казнил шефа жандармов Н. В. Мезенцева (Мезенцова). После этого вновь эмигрировал. За рубежом стал известным писателем, автором книг, посвященных освободительному движению в России; основал «Общество друзей российской свободы», которое, помимо прочего, выпускало англоязычный ежемесячник «Свободная Россия»; организовал «Фонд вольной русской прессы», издававший и переправлявший в Россию агитационную литературу.
[XIII] Место, где производятся публичные продажи лошадей и экипажей.
[XIV] Михайлов Адриан Федорович (1853—1929) — революционер-народник, студент Московского университета. С 1877 г. — член «Земли и воли». В июле 1878 г. принимал участие в попытке освобождения П. И. Войнаральского — одного из руководителей «хождения в народ» в 1873—1874 гг. Участвовал в убийстве Н. В. Мезенцева. В октябре 1878 г. арестован и заключен в Петропавловскую крепость. 14 мая 1880 г. приговорен к смертной казни, замененной 20 годами каторги. Наказание отбывал на Каре. В ноябре 1889 г. в знак протеста против истязания политзаключенной Н. К. Сигиды пытался совершить самоубийство. Вышел на поселение в 1895 г., проживал в Забайкалье. В период революции 1905—1907 гг. — деятель «Читинской республики», журналист и редактор газеты. После подавления «Читинской республики» отбывал годичное заключение. В 1907 г. вернулся в Европейскую Россию, жил в Одессе. После революции 1917 г. жил в Ростове-на-Дону, где работал в кооперативных организациях.
[XV] Соловьев Александр Константинович (1846—1879) — народник. Родился в семье чиновника. За отличные успехи в уездном училище был зачислен на казенный счет в гимназию в Петербурге. В 1865 г. поступил на юридический факультет Петербургского университета, но оставил его по недостатку средств и, выдержав экзамен на учителя, стал преподавать историю и географию в Торопце. В 1876 г. примкнул к обществу «Земля и воля», в 1877—1878 гг. вел революционную пропаганду среди крестьян Поволжья. 2 апреля 1879 г. на свой страх и риск совершил неудачное покушение на Александра II. После попытки отравиться Соловьев был арестован, приговорен к казни и повешен.
[XVI] Кобылянский Людвиг Александрович (1858—1886) — народоволец, активный участник польского рабочего движения. В январе 1879 г. участвовал в убийстве харьковского генерал-губернатора Д. Н. Кропоткина, арестован в августе того же года. По «процессу 16-ти» осужден на 20 лет каторжных работ. Заключение отбывал в Петропавловской крепости. Прибыл на Кару 18 февраля 1882 г., после попытки побега в том же году был возвращен в Петропавловскую крепость. В 1884 г. был заключен в Шлиссельбург, где умер 3 января 1886 г. от туберкулеза.
[XVII] Квятковский Александр Александрович (1852—1880) — народоволец. Вел пропаганду среди рабочих и крестьян. Был членом-учредителем общества «Земля и воля». В июле 1878 г. участвовал в попытке освобождения П.И. Войнаральского. Член Исполкома «Народной воли». Осенью 1879 г. поддерживал связь Исполкома с С. П. Халтуриным, готовившим взрыв в Зимнем дворце. Принимал участие в издании газеты «Народная воля». Арестован 29 ноября 1879 г. По «процессу 16-ти» 30 октября 1880 г. приговорен к смертной казни. Повешен 4 ноября.
[XVIII] Зунделевич Аарон Исаакович (1857—1923) — народоволец. В 1876 г. организовал переправу через границу людей, революционной литературы, типографских принадлежностей. В июне 1876 г. принимал участие в освобождении П. А. Кропоткина. Являлся членом основного кружка «Земли и воли». В 1877 г. организовал вместе с А. Д. Михайловым «Вольную русскую типографию» в Петербурге. Вошел в Исполком «Народной воли». По «процессу 16-ти» приговорен к бессрочной каторге. Отбывал на Каре и в Акатуе до 1891 г. По манифесту 1894 г. бессрочная каторга была заменена ему 20-летней. Вышел на поселение в Забайкалье в 1898 г. Освобожден по амнистии 1905 г., в 1907 г. выехал за границу. К Октябрьской революции отнесся отрицательно, но активного участия в политической жизни уже не принимал. Умер в Лондоне.
[XIX] Россикова (урожденная Виттен) Елена Ивановна (1847 или 1849 — 1894) — учительница, член революционного кружка «южных бунтарей» И. М. Ковальского. Хозяйка конспиративной квартиры в Одессе, где находилась нелегальная типография и где собирался кружок. В январе 1878 г. в квартире Россиковой, в ее отсутствие, «южные бунтари» оказали жандармам вооруженное сопротивление, Россикова перешла на нелегальное положение. За участие в похищении денег из Херсонского казначейства была приговорена к смертной казни, замененной вечной каторгой как героине русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Отбывала на Каре. В тюрьме принадлежала к числу непримиримо протестующих. В 1890 г. сошла с ума, в 1893 г. переведена в Иркутскую тюремную больницу, где и умерла.
[XX] Морозова Татьяна Тимофеевна (1860—?) — из мещан. Получила по этому делу 4 месяца тюрьмы.
[XXI] Ширяев Степан Григорьевич (1857—1881) — народоволец. Вел пропаганду среди рабочих с 1879 г. Член Исполкома «Народной воли». С мая по сентябрь 1879 г. занимался производством динамита. Осенью того же года технически инструктировал все покушения на царя и принимал участие в покушении под Москвой. Арестован 4 декабря 1879 г., по «процессу 16-ти» приговорен к смертной казни, замененной пожизненной каторгой. Заключен в Алексеевский равелин, через него С. Г. Нечаев установил связь с Исполкомом «Народной воли». Умер в Петропавловской крепости.
[XXII] Саблин Николай Алексеевич (1849 или 1850 — 1881) — народоволец, поэт. Член московского кружка «чайковцев», участник «хождения в народ» в 1874 г. После прекращения работы в деревне из-за доноса местного попа Саблин выехал в Швейцарию. В феврале 1875 г. был принят в I Интернационал, а при возвращении в Россию в марте того же года арестован. Привлечен к суду по делу участников «хождения в народ» («процесс 193-х»). По приговору суда ему было вменено в наказание предварительное заключение, длившееся почти три года. Однако по указанию царя, вопреки решению суда подпал под административную ссылку. Вступил в организацию «Земля и воля», после ее раскола в 1879 г. стал членом «Народной воли». Покончил с собой при аресте.
[XXIII] Пресняков Андрей Корнеевич (1856—1880) — народоволец, рабочий. Один из организаторов Казанской демонстрации 1876 г. Участвовал в покушении 18 ноября 1879 г. под Александровском. В 1880 г. был арестован, оказал вооруженное сопротивление. По «процессу 16-ти» приговорен к смертной казни. Повешен 4 ноября. Среди революционеров получил прозвище «гроза шпионов», собственноручно убил двух шпионов: Шарашкина в 1877 г. и Жаркова в 1880-м. Считался лучшим мастером «Народной воли» по гриму.
[XXIV] Грачевский Михаил Федорович (1849—1887) — народник, народоволец, семинарист. В начале 70-х гг. вел пропаганду среди рабочих, за что арестован в 1875 г. На «процессе 193-х» приговорен к 3 месяцам ареста. В 1878 г. сослан в Архангельскую губернию, откуда в 1879 г. бежал, перешел на нелегальное положение, вступил в «Народную волю». Участник подготовки покушения на Александра II 1 марта 1881 г. В июне 1882 г. арестован. Приговорен к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. Отбывал в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, затем в Шлиссельбургской крепости. 26 октября 1887 г. в знак протеста против условий содержания облил себя керосином и сжег. Самоубийство Грачевского послужило толчком к некоторому смягчению режима в Шлиссельбурге.
[XXV] Хотя Е.Н. Оловенникова и П.В. Тычинин не были привлечены к суду по болезни, они фигурировали в обвинительном акте. Поэтому современники говорили о процессе «22-х».
[XXVI] Петропавловская крепость.
[XXVII] Медведев Алексей Федорович (1852—1926) — народник, из мещан. Член киевского и одесского революционных кружков. В начале 1878 г. участвовал в покушении в Киеве на товарища прокурора Киевского окружного суда М. М. Котляревского. Арестован в Харькове 2 июля 1878 г. за попытку освобождения П. И. Войнаральского при переводе его в каторжный централ, 28 августа 1878 г. бежал, но вскоре был пойман. Приговорен в 1879 г. к смертной казни, замененной 20 годами каторжных работ. Содержался в одиночном заключении в Тобольской и Омской тюрьмах, в Петропавловской крепости до 1885 г., затем на каторжных работах на Каре. С 1891 г. — в ссылке в Чите.
[XXVIII] Рейнштейн Николай Васильевич (?—1879) — провокатор. Слесарь в мастерских Николаевского вокзала в Петербурге. Член Северно-Русского рабочего союза. Разоблачен Клеточниковым. Казнен народовольцами М. Р. Поповым и Н. В. Шмеманом.
[XXIX] Ивичевич Иван Николаевич (1859—1879) — народник. В революционном движении с 1874 г. Участник кружка В. Осинского в Киеве. В 1878 г. участвовал в казни шпиона А. Никонова в Ростове-на-Дону, после чего уехал в Киев. Участвовал в покушении на М. М. Котляревского. 11 февраля 1879 г. в Киеве при аресте тайной типографии совместно с братом Игнатом оказал вооруженное сопротивление, в ходе боя оба были смертельно ранены.
[XXX] Железняков Семен Иванович (Железняк Соломон Моисеевич) (ок. 1850—?) — народник. Осуществлял транспорт нелегальной литературы из-за границы, за что в 1876 г. подвергнут двухнедельному тюремному заключению. Вел пропаганду среди крестьян. Выслан из Ярославской губернии под гласный надзор полиции. С 1878 г. жил в Красноярске, учитель математики в женской гимназии; позднее проживал в Иркутске.
[XXXI] Речь идет о тайных собраниях одесских рабочих (примыкавших к «Южнороссийскому союзу рабочих»), на которых обсуждались планы побега или освобождения силой товарищей, осужденных в мае 1877 г. на процессе «Южнороссийского союза рабочих». «Южнороссийский союз рабочих» был создан в Одессе в 1875 г., состоял из 6 групп (общей численностью до 60 человек), а затем распространил свою деятельность и на Ростов-на-Дону. «Союз» участвовал в организации двух забастовок, был связан с народническим подпольем и русской революционной эмиграцией. Ставил своей целью освобождение рабочих от гнета капиталистов и насильственное свержение царского строя. Разгромлен в декабре 1875 — январе 1876 г. Перед судом Особого присутствия Правительствующего сената в мае 1877 г. предстали 15 членов «Союза», из которых трое были приговорены к длительным срокам каторжных работ и четверо — к поселению в Сибирь с лишением всех прав состояния.
[XXXII] Судебное дело революционеров-народников, разбиравшееся в Петербурге в Особом присутствии Правительствующего сената с 18 (30) октября 1877 по 23 января (4 февраля) 1878 г. К суду были привлечены участники «хождения в народ», которые были арестованы за революционную пропаганду с 1873 по 1877 г. и число которых достигало 4 тысяч человек. Против подавляющего большинства из них не было каких-либо улик, поэтому многие были сосланы без следствия в административном порядке. Власти, желая провести образцово-показательный процесс, пытались доказать существование единой общероссийской организации, поэтому следствие тянулось 3,5 года. Все это время подследственные находились в тюрьмах, к началу процесса 38 из них сошли с ума, 12 — покончили с собой, 43 — скончались до предъявления обвинения и еще четверо — после. В итоге на процесс было выведено 193 человека. В связи с нелепостью обвинений и отсутствием доказательств суд проходил при закрытых дверях. Суд приговорил 28 человек к каторжным работам от 3 до 10 лет, 36 — к ссылке, более 30 человек — к менее тяжелым формам наказания. Остальные были оправданы (или освобождены от наказания ввиду продолжительности нахождения в предварительном заключении), но Александр II санкционировал административную высылку для 80 человек из 90, оправданных судом. «Завещание» осужденных, выдающаяся речь И. Н. Мышкина и материалы суда послужили важным орудием пропаганды в последующие годы и возбудили интерес мировой общественности к революционному движению в России.
[XXXIII] Официальное название «процесса 193-х».
[XXXIV] Герард Владимир Николаевич (1839—1903) — один из первых присяжных поверенных (адвокатов) в Российской империи. Выступал на политических процессах 70—80 гг. XIX в. На процессе по «делу 1 марта 1881 года» защищал Кибальчича.
[XXXV] Ст. 241 Уложения о наказаниях трактовала вопросы, касавшиеся покушения на особу государя императора, а ст. 242 того же Уложения — вопросы, касавшиеся умышления о покушении на особу государя императора по предварительному сговору.
[XXXVI] Михайлов изящно — так, чтобы его не мог перебить председатель суда, — указал, что император Александр III — сын казненного народовольцами императора Александра II и, следовательно, с точки зрения закона является прямо заинтересованным лицом (пострадавшим). Однако суды в Российской империи подчинены императору, и император должен конфирмовать приговор суда по данному процессу. Это обстоятельство делает весь процесс пристрастным и неправосудным.
[XXXVII] Кара («Черная») — небольшая река в Забайкалье, по течению которой в 1820-х гг. были открыты богатые золотые россыпи. Разработка велась ссыльными и каторжными. С 1873 г. на Кару отправляют осужденных по политическим процессам. Всего на Кару было отправлено 217 политзаключенных (185 мужчин и 32 женщины). Политкаторжане систематическим сопротивлением властям, побегами, голодовками и самоубийствами протеста добились смягчения режима, в частности, отмены телесных наказаний. Это привело правительство к мнению о ненадежности Кары как места заключения политических. К 1892 г. политическая каторга на Каре была ликвидирована.
[XXXVIII] Меркулов был приговорен на этом процессе к бессрочной каторге. Официально считалось, что он отбывает наказание. Однако на самом деле Меркулов был тайно помилован — в обмен на осуществление им в дальнейшем агентурно-провокаторской деятельности. В частности, Меркулов сыграл роль «прикрытия» С. Дегаева при аресте В. Фигнер в 1883 г.
Опубликовано в книге: «Народная Воля» перед царским судом. М.: Издательство Общества политкаторжан, 1930.
Комментарии научного редактора: Роман Водченко и Александр Тарасов.
Анна Васильевна Якимова (по мужу — Диковская) (1856—1942) — русская революционерка. Родилась в Вятской губернии в семье сельского священника; с 1873 года — сельская учительница в Вятской губернии, вела пропаганду среди крестьян. Арестована в мае 1875 года как участница «хождения в народ», подсудимая на «Процессе 193-х», оправдана (освобождена в январе 1878 года). Вступила в организацию «Земля и воля» и после ее раскола стала членом Исполнительного комитета «Народной воли».
В 1878 году работала в Сормове на пристани на разгрузке дров и позже — чернорабочей на Сормовском заводе. Весной 1879 года стала членом боевой группы «Свобода или смерть», предшественницы «Народной воли». Хозяйка первой динамитной мастерской «Народной воли» (Петербург, Басковый переулок, 1879 год). Принимала прямое участие в подготовке ряда покушений на Александра II (в 1879 году под Александровском, в 1880 году в Петербурге и Одессе, в 1880—1881 годах в Петербурге).
Арестована в Киеве 21 апреля 1881 года, на «Процессе 20-ти» в 1882 году приговорена к смертной казни, замененной бессрочной каторгой. В 1883 году переведена из Петропавловской крепости на Кару, а затем в Акатуй. В 1899 году вышла на поселение в Чите (бессрочная каторга для женщин была заменена срочной по случаю коронации Николая II). В 1904 году бежала из Сибири в Европейскую часть России, перешла на нелегальное положение, вступила в партию эсеров.
В августе 1905 года арестована в Орехове-Зуеве, заключена в Петропавловскую крепость, оттуда выслана в Читу, приговорена за побег к 8 месяцам тюрьмы без зачета предварительного заключения. Подвергалась преследованиям за работу в политическом Красном Кресте и в связи с подозрениями в причастности к деятельности эсеров.
Осенью 1917 года переехала из Читы в Москву, работала в различных кооперативных учреждениях, в частности в Центросоюзе. Активный член Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Умерла в эвакуации в Новосибирске.